Дога Евгений: Как делать музыку из мотивчика... "Линия жизни". Канал "Культура". 1.03.2007

1 марта 2007 года композитору Евгению Доге исполнилось 70 лет. В этот день в 11:15 в нашем эфире был показан художественный фильм «Лаутары», музыку к которому написал юбиляр. 3 марта в 21:05 композитор рассказал о себе в программе «Линия жизни».

Евгений Дога. Линия жизни

- Добрый вечер! Я очень рад, что вы сегодня будете с нами. Здесь мои друзья - Андрей Дементьев – я приветствую вас! Леонид Серебренников - он стихи не сочиняет, он байки только сочиняет.

Леонид Серебренников:
- Напрoситесь!

Евгений Дога:
- Вика Цыганова. Камерный оркестр «Времена года» во главе с Владиславом Булаховым, обладателем знаменитой фамилии, которую мы знаем вот уже третий век. Они любезно согласились разделить с нами сегодняшнюю радость встречи - я им за это очень благодарен.

Я всё время занимаюсь утопической жизнью. У меня всё - утопии, сплошные утопии. Я когда учился в консерватории, мне хотелось научиться писать всё. Там нас учили писать симфонии, сонаты, этюды, прелюдии, фуги, но не учили писать музыку свою - вот это самое тяжелое дело. Мы умели сочинять в стиле Бетховена, в стиле «Лунной сонаты» (обычно так дают ученикам), в стиле Шопена, фуги в стиле Баха - и двухголосные, и трехголосные, и четырехголосные. А вот когда ты закончил консерваторию - что делать? Не могу подступиться к своей музыке. Потому что Бах уже успел написать всё и умер даже, и Шопен, и все гениальные уже давно своё дело сделали. А мне как подступиться к этому?.. Мне надо было два года сидеть, я потерял уже всякую надежду на то, что я вернусь когда-нибудь к сочинению. Потому что то, чему меня учили, мне не хотелось писать, а то, что мне хотелось, я не умел. Нужно было перестроить все свое психологическое понимание того, что со мной происходит и всего, что происходит с музыкой, чтобы прийти к своей музыке.

Оказалось, что прийти к своей музыке очень просто - через народную музыку. Когда появился Эмиль Лотяну - царство ему небесное, гениальный был режиссёр, просто мудрый человек, - когда мы стали делать фильм «Лаутары», то оказалось, что та музыка, которую там надо было писать, уже была написана. Ее осталось только, как говорил Глинка, аранжировать. Потому что как только начинаешь подступать к народной музыке - это всё равно, как – хоть это и банальный пример, но это всё равно как к роднику. Сразу становится легко, очищается душа. И никакого «Пепси» тебе уже не надо.
После этого я уже стал писать и пишу вот до сих пор. И когда спрашивают «а когда Вы отдыхаете?», я не знаю, что ответить. Потому что я - свободный художник. Правда, когда анкеты заполнял, меня спрашивали: «А где Вы работаете?». Я говорю: «Я пишу музыку». - «Ну, а работаете где?» Выходит, что у меня стажа нет. Выходит, что я не работаю.
Ещё слава Богу, что сегодня не выселяют за 101-й километр. Будучи в Верховном совете, помню, что эта проблема была у меня все время, потому что там существовало только два класса: рабочие и крестьяне. И какая-то интеллигенция существовала. А эта «какая-то» - это треть населения России, понимаете? Треть населения России живёт интеллектуальным трудом. И вот эта часть населения, к великому сожалению, незащищена. В том числе и я. Но защищать нужно, когда на тебя нападают. На меня, слава Богу, никто не нападает – я сам в состоянии идти на своего «врага». Потому что мой «враг» - это мои ещё нераспознанные слушатели.

Вот буквально недавно вернулся из Новосибирска: там я никогда не выступал с концертами, но я и тех завоевал. И это мне доставляет огромнейшую радость. Я думаю, что такие завоевания я бы пожелал каждому. Все остальные агрессивные поступки мне непонятны. Зачем они? Когда можно играть, можно улыбаться, можно читать стихи, можно рисовать, можно что угодно: просто хотеть пожать руку другу, и уже хорошо! Я надеюсь, что что-то вас будет интересовать, если будет... Какие будут вопросы?

Вопрос из зала:
- Уважаемый Евгений Дмитриевич! Скажите, пожалуйста, что означает Ваша фамилия?

Евгений Дога:
- А-а-а! Я знаю все про свою фамилию. Я ношу фамилию одного из завоевателей римских, легионеров, которые завоевали в свое время Дакию (римская провинция на территории современной Румынни, - прим. ред.) - вам известно это из истории. Это начало нашей эры. Это стотысячный легион, который остался в Дакии. Они получили наделы земли, женились на дакийках, и все за одно поколение превратились в нас, в другую нацию, которой мы сейчас являемся - собственно, это самодельная нация.
В любом итальянском словаре это слово есть, это обыкновенное слово. Но в русском словаре написано: особь из семейства дуба или украшение на одежде знати - собственно, наверно, тоже ветка дуба - так я думаю. Поэтому я, так сказать, «дубовой закваски».

Вопрос из зала:
- Евгений Дмитриевич! Какой инструмент стал Вашим первым и самым любимым? И почему?

Евгений Дога:
- Первый инструмент, на котором я играл, это были нервы моей бабушки. Но на самом деле я играл на мандолине и на балалайке, как ни странно, - потом, чуть попозже. Мандолину я сам мастерил, потому что я отношусь к военному поколению, и тогда не до мандолины было, естественно… Тогда другие инструменты были, которые стреляли. Но я даже гонорар получил тогда - меня накормили. Это был очень дорогой гонорар.
Я очень хотел стать музыкантом, хотя в послевоенные годы надо было что-то другое выбрать: то, что даёт одежду и пищу. Тем не менее, я очень сильно расстроил свою маму, потому что выбрал музыку. И так она и ушла в другой мир, не увидев, что я состоялся...
Потом я играл на виолончели. После и это перестал, потому что у меня парализовало руку, я уже не смог играть. Вообще, с руками мне очень не везёт, потому что у меня вот этот палец (показывает мизинец правой руки, - прим. ред.)не работает хорошо. Потому что когда рука была сломана, когда у меня случилась эта беда, профессора пришли «потрясающие»: «Да-да-да! Поможем!» И оставили тетю Мотю, которая замотала руку. Как замотала, так и срослось. Этот палец не всегда отвечает на команду.

Вопрос из зала:
- Уважаемый Евгений Дмитриевич! Правда ли, что великая певица Мария Биешу начала свою карьеру с Вашей песни. Как это произошло?

Евгений Дога:
- Ну, собственно, и я начал карьеру с ее пения. Я сочинял в подполье. Потому что играл в оркестре, играл на виолончели… А сочинял я ещё до того, до виолончели, но всегда скрывал. Это неоригинально, это все делают, по-моему. Вот Леонид Федорович сидит (обращаясь к Леониду Серебренникову) - до сих пор скрывает.

Леонид Серебренников:
- Да что же Вы ко мне....

Евгений Дога:
- И вот на третьем курсе (а мы учились на одном курсе), Мария жила на втором этаже общежития, а мы, ребята, на третьем этаже. И она все время заходила ко мне, потому что надо было решить задачи по гармонии. И я с удовольствием это делал, а она с удовольствием этим пользовалась, потому что у певиц (да простит меня Вика), слабо с этим делом - с гармонией. Бывают исключения, естественно – в данном случае (обращаясь к Вике Цыгановой).

У меня было много учителей, но я называю всегда самого дорогого для меня учителя - это Павел Иванович Бачинин, который руководил оркестром, где я играл.
В 1957 году у нас только начинались пробные передачи телевидения. И мы должны давать концерт, который должен был пойти в эфир пробной передачей. И Павел Иванович приглашает Машеньку, как он ее называл, чтобы она спела с нашим оркестром. Он спрашивает: «Машенька, а что ты поёшь?». Она говорит: «Вот я знаю тут одну народную песенку…» - «Хорошо, но хорошо бы ещё вторую спеть. Две песни нужно, всё-таки нельзя с одной песней.» – «У меня нет». А я возьми, очень скромно, взял и поднялся, и говорю: «А у меня есть!» И, конечно, соврал. Потому что у меня ее не было, я очень хотел, чтобы она была. И я, конечно (такой шанс упустить просто было бы нельзя), после репетиции оркестра быстро купил какой-то первый попавшийся сборник стихов, пошел в Малый зал Консерватории. Я это помню очень хорошо (вообще я помню всю музыку, которую я писал - как, в каких обстоятельствах). И написал песню. Мы с Марией её выучили - потому что в общежитии жили вместе - до утра, естественно. И голоса были выписаны, всё. Сыграли. Вот это был наш первый выход - и сразу в эфир. Но случился потом фокус, потому что потом она уже осенью выступила в Токио и стала «мадам Баттерфляй», а остался Женей Догой еще очень долго.

Вопрос из зала:
- Евгений Дмитриевич! Очень интересно, как рождаются Ваши песни? Сначала - стихи, а потом музыка, или наоборот?

Евгений Дога:
- За то, что Вы уже конкретизировали, спасибо. Потому что как рождаются песни, я не знаю. Если бы кто-то это знал, наверное бы, все сочиняли. Мне приходилось в жизни писать по-разному. Но я предпочитаю и считаю для себя верным писать по стихам. Я выбираю стихи и выбираю очень хорошие стихи. Я люблю очень слово. Вот сейчас вышли три тетради – романсы и песни на стихи поэтов Серебряного века, а также других замечательных поэтов России, которых я туда включил. И присутствующего здесь Андрея Дементьева. Там музыка моя, но написано не «слова», а «стихи». Потому что я не понимаю, как это так нескромно ведут себя мои коллеги: у кого-то «стихи» стали «словами», а у него, видите ли, осталась музыка! Тогда пиши - «звуки». Звуки Тютькина, слова Мотькина. Ну нельзя так, понимаете. Как же, до меня были стихи Пушкина, а после меня стали «слова».

Сейчас проще, а раньше, в советское время, приходилось через партбюро это решать, потому что «у нас так положено». Кем положено и куда положено – непонятно. Вот в данном случае, я думаю, что Леонид Серебренников споёт песню на стихи Андрея Дементьева. Эта песня родилась в картине «Валентин и Валентина», насколько мне помнится. Режиссер – Георгий Натансон. Леонид Серебренников там поет закадровую эту песню о первой любви. Давай, Леня!

Леонид Серебреников:
- Евгений Дмитриевич вначале сказал, что я байки сочиняю. Я их не сочиняю, они сочиняются самой жизнью. Это был 77-й год. Я тогда случайно.... неслучайно, получил звание заслуженного артиста Дагестана: просто я туда довольно часто ездил. А Евгений Дмитриевич в ту пору получил народного артиста Молдавии. И вот мы приехали в Питер – тогда Ленинград был – чтобы провести большие творческие концерты Евгения Дмитриевича в концертном зале «Октябрь». И они шли не так, как сейчас - один-два дня, а целую неделю. И вот мы между концертами – на третий или четвертый день – решили погулять по Питеру. Как мы всегда, в общем, делали. Идём по Невскому. Как-то прохладно, холодно, мы в пальто оба, в шляпах, в перчатках. Мы идём, разговариваем и смотрим на Невский, на дома. А надо сказать, что Евгений Дмитриевич имел особенность вот так ходить (показывает походку Доги, с руками, скрещенными впереди, - прим. ред. ), а я – вот так (показывает свою походку, руки скрещены сзади, - прим. ред.). И вот мы идем, я травлю анекдоты, и он замолчал на какую-то секундочку. И я смотрю: он вот так идёт (вновь показывает походку Доги), а я - вот так(показывает свою походку). Так, думаю, интересно: мне говорили старые люди, что ходить с руками, скрещенными сзади, лучше - не так устает спина. Но он старше меня немножечко, может он думает, что так удобнее?.. И он, главное, смотрит в сторону куда-то. Я думаю: дай-ка я попробую руки впереди скрестить. И я беру руки – раз, сюда. И он, не глядя на меня, говорит: «Нет, нет, назад!». Я говорю: «Почему?». Он говорит: «Когда "народного" дадут, тогда будешь так ходить».

На сцену выходит Андрей Дементьев.

Евгений Дога:
- Конечно, нельзя было упустить такую возможность – классика живого увидеть...

Андрей Дементьев:
- Спасибо. А вы обратили внимание, что я вот так стою (стоит с руками, скрещенными впереди)?
Я очень счастлив, что Евгений Дмитриевич обратился к моей поэзии, потому что Евгений Дога – это Евгений Дога. Я в Вашу честь, маэстро, хочу прочесть стихотворение, которое называется «Музыка».

Послушайте симфонию весны.
Войдите в сад,
Когда он расцветает,
Где яблони,
Одетые цветами,
В задумчивость свою погружены.

Прислушайтесь...
Вот начинают скрипки
На мягких удивительных тонах.
О, как они загадочны и зыбки,
Те звуки,
Что рождаются в цветах!
А скрипачи...
Вон сколько их!
Взгляните...
Они смычками зачертили сад.
Мелодии, как золотые нити,
Над крыльями пчелиными дрожат.

Здесь все поет...
И ветви, словно флейты,
Неистово пронзают синеву...

Вы над моей фантазией не смейтесь.
Хотите, я вам «ля мажор» сорву?

Евгений Дога:
- Я думаю, что сейчас мы напомним о том, что есть музыка и живая. Не только та, которая в стихах ждёт своего часа, чтобы она зазвучала. Кстати, я хотел бы сказать, что говорят: «Знаете, я написал музыку на стихи». Ладно, хорошо. Уже хорошо, что не «на слова». Но я пытаюсь вычленить из стихов музыку. Я ее не придумываю, я пытаюсь её оттуда извлечь, потому что не может быть поэзии, если в ней нет музыки. Это просто набор слов. Вот тогда действительно слова надо писать, а не стихи…

Вопрос из зала:
- Уважаемый Евгений Дмитриевич! Помогла ли Вам Ваша музыка очаровать Вашу будущую жену. И расскажите, пожалуйста, если это не секрет, как Вы познакомились?

Евгений Дога:
- Случайно абсолютно… Я жил в ведомственной полуподвальной квартире. И ничего не видел – я там, собственно, и консерваторию прошел… Для меня только половина окна светилась, когда проходили мимо окна, только ноги были видны. Я говорил, что я работаю под знаком «жизнь проходит мимо». И действительно, я так и думал, что она прошла мимо, потому что мне на самом деле некогда было. Мне пришлось только в 28 лет закончить консерваторию второй раз. И всё по графику абсолютно, всё расписано: каждый час был расписан, потому что мне надо было работать. Я работал тогда в очень многих местах. Параллельно. Тем не менее, всего трудового стажа у меня – вот тут спрашивали про стаж - всё-таки 5 лет стажа есть. Я работал в Министерстве культуры, я работал в издательстве, в оркестре, учился. И всё это пять лет. И потом, меня не занимала эта проблема…
И вот я выхожу покататься на мотороллере (я его купил в кредит, этот мотороллер, и ездил пить лимонад: тогда «пепси» не было, я очень любил лимонад). И выхожу, и вижу: какая-та девушка – а было уже темно - гуляет у нас во дворе. Я ей говорю: «Девушка, не хотите прокатиться "по шошше и вапшше"»?». Она, вместо того, чтобы сказать «нет», сказала «да». Ну и дальше уже я понял, что… Вот так быстро всё очень случилось. Это вообще не повлияло на качество моего выбора. И потом я ничего не менял. Семья у меня та же, что была, та и есть. У меня прекрасный внук, Доменик, растет. Мастер большой.

Вопрос из зала:
- Уважаемый Евгений Дмитриевич! Вы пишите много музыки для детей. А чем отличается десткая музыка от недетской?

Евгений Дога:
- Для меня нет разницы между жанрами: детской песней и песней недетской, между симфонией или балетом, кантатой или оркестровой пьесой. Потому что, к великому сожалению, говорят (пренебрежительно): «А, это детская песня!» Или: «А я детских песен не пишу. Я серьёзный композитор, пишу только симфонии». Какой же ты симфонист, если не умеешь написать мотивчик? Ведь в любой крупной или некрупной форме, есть основа, зерно – мотивчик. Всё равно, что в стихотворении – правильно? – слово. Не умеешь слово найти, тогда какой же ты поэт? Не умеешь найти мотивчик – какой же ты композитор? Поэтому мотивчик в основе всего – и детской песенки, и симфонии. Потому для меня одинаково сложно и то, и другое. Но одинаково приятно, потому что я не могу без этого.

Евгений Дога (читает записку):
- Что стало с ансамблем «крылатские козявки»?
У меня в подъезде – я живу в Крылатском, это было 14 лет назад, дом только сдали – я смотрю: были чистые красивые стены, и вдруг через неделю все уже расписано. Автографы, кто рукой, кто ногой, кто чем угодно… И мне так стало обидно! Думаю, что ж это за дети такие?! И решил я их занять немножко другим делом. Пригласил к себе, чтобы позанимались немножко пением. Но только до 7 лет, дошкольников. Там один пришел просто удивительный, с бабочкой, такой чудный мальчик масенький, но ни слуха, ни голоса, ничего. Но поза артиста! Я говорю: «Ты молчи». И я его всегда ставил впереди, потому что это красило ансамбль. И он артикулировал губами - как будто под фонограмму пел.
Особенно детям нравилось, когда я их называл «козявками». В этом есть, в конце концов, свобода духа: крылатские козявки. Козявулечки. Мне нравилось. Я много лет с ними занимался. Вот последние два года я детей не набираю, потому что год на год не приходится. Бывают сбои. Сейчас, по-моему, стали хороших детей делать. Я их обязательно после каникул привлеку, потому что нужны. Просто сейчас я занимаюсь другими детьми - в нашем форуме «Одарённые дети России». И мне это очень нравится, потому что продолжают появляться таланты - вот такие, масенькие! Вот земля, вот природа, вот Россия! Есть именитые, знаменитые – они на виду. И в пику этим появляются другие – мол, мы покажем этим знаменитым! И показываем.

Вопрос из зала:
- Уважаемый Евгений Дмитриевич! Вы много работаете в кино. Имеет ли для Вас значение сценарий фильма?

Евгений Дога:
- Конечно, сценарий – первое, с чем я сталкиваюсь. Даже не с режиссёром. Приходит ассистент, приносит сценарий, я читаю его, и я там вижу свою роль или не вижу. И говорю «да, я буду работать», или я говорю «да, я себя здесь не вижу». И тогда я деликатно (или иногда неделикатно - по-разному) отказываюсь. Потому что можно поступить нечестно по отношению к себе или по отношению к группе. Потому что надо всё-таки видеть себя там.
(Обращаясь к Вике Цыгановой, вышедшей на сцену, - прим. ред.)- Кстати, Вика снималась сейчас в очень, на мой взгляд, хорошем сериале. Потому что сериалы вы любите, а я не очень.

Вика Цыганова:
- Я в этом сериале играла саму себя и пела свои песни

Евгений Дога:
- Конечно. Вика там играла саму себя. Но как это делала! Саму себя слепить – это бывает сложнее, чем по какому-то шаблону. Вадим Дербенёв, режиссёр этого сериала, который называется «На углу Патриарших, 4», - удивительно талантливый человек и интеллигентный. Там очень мало сцен насилия, слава Богу, иначе я бы не взялся… Там есть линия любви. Кстати, и Вика одну из этих линий ведёт своей ролью. Поэтому я и сегодня попросил, чтобы Вика попыталась повторить то состояние, которое было привнесено в картину. И спела песню на стихи Вадима Цыганова.

Вика Цыганова:
- Спасибо, Евгений Дмитриевич! Я разучивала эту песню, у меня не было тогда партитуры, я только по голосу Евгения Дмитриевича учила её. И моя мама сказала: «Какой тёплый голос! Почему этого голоса нет на экране?». Я говорю: «Мама, это композитор поёт!» - «Скажи ему, пусть он поёт сам». Евгений Дмитриевич, Вы должны мне сейчас подпевать!

Евгений Дога:
- Не дай Бог! Когда я пошел во второй раз в консерваторию, уже на композиторский факультет, я решил всё захватить. Помимо композиции - дирижирование симфоническое, а еще я решил и вокалом заняться. Симфоническое дирижирование мне пришлось изучать очень долго – пять лет все пройти. А с голосом мне было проще: 40 минут у меня всё это продлилось. И после 40 минут мне сказали, что можно уже больше не ходить на занятия!

Вика Цыганова:
- Мне тоже также сказали: «С Вашим голосом не надо учиться в консерватории. А то испортим».

Евгений Дога:
- Вообще надо сказать, что я старался никогда не подводить картины. У меня их очень много – я уже много лет не считаю, сколько, перевалило за две сотни. И я не все из них помню, потому что не все они достойны того, чтобы их помнить. Не в этом суть. В частности, я скажу о своём друге – Царство ему небесное – об Эмиле Лотяну. С ним очень тяжело было работать, но я знал, что это – великий художник. И его требования, его позиция, его отношение ко мне были вызваны стремлением не унизить, не уничтожить, а желанием выявить всё, что где-то там сокрыто.
После бешеного успеха, который имел фильм «Табор уходит в небо»,«Ласковый зверь» был глобальной премьерой. И, конечно, было очень сложно, потому что мы начали работать над ним буквально сразу. В 1975 мы «Табор» сделали, в 1976 он пошёл, и мы тут же приступили к «Ласковому зверю» по Чехову. Скажем, вот послезавтра, в четверг, первая съемка картины: сцена свадьбы Оленьки Скворцовой. А во вторник вечером в 11 часов приходит режиссёр и спрашивает у меня музыку. А у меня музыки… не совсем есть. И я ему играю одно, другое, третье. Все больше и больше свирепости - жуть, что творится с режиссёром. Любой из нас так бы себя вёл: завтра оркестр приходит, а музыки нет. Послезавтра снимать – съемка проваливается. А в советское время просто было: быстро отрубить, и всему конец. Я вижу, что над моей головой гроза такая, и вдруг вспомнил, что у меня был какой-то эскиз. Что-то такое (играет на рояле первые звуки вальса из к/ф «Мой ласковый и нежный зверь», - прим. ред.). Это единственное, что было. Но этого было достаточно, чтобы потом развить, потому что нас этому учили, как делать музыку из мотивчика. На экзамен нас закрывали в классе, выдавали приблизительно вот такой мотивчик, закрывали на весь день и уходили. И надо было сочинить что-то. Это был у нас такой экзамен…
И уже картина была закончена. А мне надо же было дальше написать – это одна сцена всего, а что дальше делать? Что ни принесу – ничего не идёт… Но Бог следит, наверно, там где-то сверху. Наверное, есть у него музыканты, и есть у него музыковеды, киноведы, которые сказали: «Надо помочь этому человеку, иначе будет плохо». Как помочь? Я иду в магазин за молоком (я очень любил молоко в то время). Иду в магазин и по дороге… Это неправда, когда говорят: «знаете, у меня что-то звучит». У меня ничего не звучит, а вот какое-то состояние появляется… Вот что-то такое ходит. И по дороге появилось такое состояние. Я вернулся. Молоко я не пил в этот день. И то, что мне казалось, никогда не появится, появилось. И появилось вовремя, и слава Богу.

Вопрос из зала:
- Уважаемый Евгений Дмитриевич! Скажите, для Вас проще или сложнее написать музыку на заказ?

Евгений Дога:
- Я всю жизнь пишу на заказ. И пытаюсь оградить себя - знаете, алиби у меня хорошее: Иоганн Себастьян Бах все время писал на заказ. Всю жизнь писал. Каждый день был святой какой-нибудь, и этому святому надо было написать мессу. И он это делал - правда, гениально, в отличие от меня.

Вопрос из зала:
- Так проще или сложней?

Евгений Дога:
- Одинаково. Я даже думаю, что лучше, когда знаешь, для кого пишешь, знаешь, по какому случаю. Наверняка мало кто знает, что на открытие и закрытие Олимпиады, кроме песенки «Мишка», все было написано мной. Все это действо – «Олимпиада-80» в Москве – это огромнейшее количество музыки. Но время было такое, что я остался в тени. Ну и слава Богу, не обжегся о солнце. Нет солнечного перегара, слава Богу. Поэтому я был очень доволен, что у меня была такая работа, потому что она всё-таки знаковая. Это было очень здорово. Я даже сидел в трибуне – там, где сидел Леонид Ильич Брежнев. Я честолюбивый, но не тщеславный. Я не хочу сказать: я такой скромный. О том, что мне нравится, я говорю открыто. И я уважаю людей, которые уважают себя и своё имя, и вообще своё достоинство. Почему нет? Это нормально. Поэтому я был доволен тем, что там поработал. А то, что там кто-то что-то не сказал… ну это их дело, пусть они отвечают за это. Мне было приятно смотреть, когда тысячи людей танцевали на стадионе. Когда эти кольца, вся эта маршировка… И на всём земном шаре это смотрели. Это здорово! И это не всем перепало. Это по заказу, и я писал с удовольствием.
Почти на все мероприятия - партийные и прочие, я везде писал какие-то кантаты, какие-то оды. И я вовсе не стесняюсь этого, абсолютно. Потому что я делал это честно, я делал искренне. Я славил свое время. Славил солнце, маму, мир, детей, добро, любовь… Поэтому я ни от чего не отказываюсь.

(По материалам передачи "Линия жизни") 

КАНАЛ "КУЛЬТУРА