Принцип чтения. Евгений Дога: «Хаотично читать книги — бессмысленно». Томский обзор. 3.12.2015

АВТОР
Мария Симонова

Композитор Евгений Дога — автор балетов, опер, романсов, музыки к десяткам спектаклей и сотням фильмов. Его вальс из мелодрамы «Мой ласковый и нежный зверь» мгновенно узнают даже люди, лишенные слуха, настолько он известен.

Томск Евгений Дога в этом году посетил благодаря такому яркому событию, как Международный музыкальный форум имени Эдисона Денисова. Композитор очень любит книги, поэтому мы решили обязательно выяснить его «принцип чтения». Заодно узнали, по каким книгам он бы хотел написать оперу, какие стихи вдохновили его на романсы, а еще услышали байку о Мериме.

— Говорить о книгах — это всегда проблема, а сегодня особенно. Постоянно появляются новые носители информации. И в погоне за новыми формами люди забывают о самом главном — об энергетике. Книга — не только источник и носитель информации, но и еще нечто большее, о чем люди даже не подозревают. Мне не доводилось встречать людей, которые бы говорили об энергетике книг.

***

Надо приучать к чтению. Причем с ранних лет. Я думаю, что становление человека происходит именно когда он физически оформляется, в этот период очень эластичные мозги. Они в состоянии воспринимать много полезной информации. А потом можно легче переходить от книжонок со зверюшками к книгам.

Чтение развивает память. Помню целые страницы некоторых книг, также помню, когда, в какой момент своей жизни их прочитал. Чем полезно чтение? Ты можешь вернуться ккакой-то фразе. На определенной странице задержаться, поразмышлять, другую пропустить. Вырабатывается аналитический подход к прочитанному. Да и к жизни. Жизнь есть та же литература. И насколько мы умеем читать книги, настолько мы умеем «читать» и окружающий нас мир, саму жизнь.

***

Люди, умеющие вовлекать в чтение, есть. Я часто вспоминаю Веру Ивановну, библиотекаря нашего музыкального училища. Для нее профессия была действительно ее делом, она не просто стремилась набрать нужное количество читателей. Она как-то заметила мой интерес к поэзии, который был в те годы. Я, как и многие мои сверстники писал стихи (смехота, конечно, если посмотреть на них сегодня). Она решила меня поддержать. Я был самым маленьким среди студентов, не рос до 18 лет (голодная была пора). Нищий, но старался выглядеть всегда хорошо. Со своей несчастной стипендии (140 рублей) умудрялся покупать себе на «толкучке» белые широкие брюки «клеш». Такая мода тогда была, их из Одессы привозили к нам в Кишинев. Свитер тоже белый носил. До сих пор я предпочитаю носить одежду белого цвета. Смотрю сегодня на фотографии тех лет и думаю: «Надо же, какой я был молодец в то время, модный, аккуратный, парень хоть куда!».

***

Библиотекарь как-то попросила меня помочь делать стенную газету. Я с удовольствием взялся, люблю писать, меня это увлекло. Нелегко уговорить людей участвовать в создании стенгазет, поэтому мне приходилось самому все придумывать, свои стишки тоже размещал там. Потом этот свой опыт я перенес в консерваторию, где мы втроем с ребятами создавали стенгазеты, вечера отдыха устраивали, сами выступали. Складывался характер студенческий, который потом перешел в характер профессиональный, в умение всегда что-топридумывать, быть активным в этой жизни.

***

Еще Вера Ивановна говорила мне: «Женечка, вот возьми и почитай эту книгу, вот эту, а потом возьми что-то из фантастики, из Пушкина». Хаотично читать книги — бессмысленно. Я знал одного человека — он на «Мосфильме» работал. Его головы было не видно за столом из-застопок книг. Читал он жуть как много! А говорить с ним было не о чем, потом что он хватал все подряд. Мимо него книги проходили, не оставляли следа.

Не в количестве прочитанных книг дело — все прочитать невозможно и не нужно.

Библиотекарь подбирала действительно важные для меня книги на тот подростковый период жизни. Я думаю, что мне привалило счастье, когда меня так тепло опекали. И не только библиотекарь, а и директор, и завуч, и учитель по виолончели, который влюблял меня во все прекрасное, в музыку, в труд.

***

Дальше, когда я уже учился в консерватории, мне очень повезло с соседями по комнате в общежитии. Мы были абсолютно разные: я из Кишинева, Костя — из Днепропетровска, Коля — из Одессы. Мама Кости работала в библиотеке, и привила ему с детства вкус к системному чтению, что очень важно. В тот период многое было запрещено в Советском Союзе. Но друзья мои просто «бредили» идеями в поисках книг, искали различные способы, чтобы их раздобыть. Костя знал, что именно надо искать. Рядом с нашим общежитием располагалась библиотека № 3, где многие фонды были опечатаны. Даже Сергей Есенин тогда относился к запрещенным, я уже не говорю про западных авторов, о которых даже заикаться было опасно! Тогда мы дали Коле «комсомольское поручение» — охмурить библиотекаршу! Он каждый день приходил, докладывал нам об успехах. Настал день, когда мы пошли в библиотеку все вместе и получили доступ к таинственным фондам. Даже литературные журналы РАППовцев (РАПП — Российская ассоциация пролетарских писателей — прим.ред.) там читали. Они, почему-то, до сих пор мало известны, хотя напрасно. Там отсутствует элементарная грамотность, конечно, но это очень интересно. Надо видеть и уровень глупости, невежества и примитивизма, нельзя только умности вбирать.

***

Мы искали классику. Это та субстанция, которая нужна во всех областях. В литературе, в музыке, в одежде. Классика — накопленный веками опыт, вобранный в образы писателя, художника, носителя красивой одежды. Это веками отстаивается, временем фильтруется и входит в золотой фонд мировой культуры.

***

Вспоминаю, с каким упоением мы читали «Илиаду» Гомера. «Одиссеи» не было еще в 1956 году в открытом доступе. Потом, через год где-то, появилась. Вечерами мы, лежа в постели, читали до утра каждый свою книжку, по ходу обсуждали, спорили, пока не разругаемся. И лишь под утро засыпали блаженным сном. Ильфа и Петрова, Зощенко и других тоже через нашу фаворитку в библиотеке достали. Конечно, меня и Костю интересовал вопрос «охмурения» библиотекарши». «Э, нет, на амурной почве у нас ничего не сложилось. Скажите спасибо, что получили доступ к книгам», — со стеснительной, с элементами сожаления интонацией произнес Николай.

***

Не совсем понимаю, как сейчас многие люди ностальгируют по СССР. Столько всего было запрещено, будь то стихи Есенина, музыка Рахманинова или Прокофьева. Хотя те, кто грустит по тем временам, испытывают сегодня много проблем на почве достойной жизни, коррупции и всякого рода терроризма. А относительно литературы и музыки, эта проблема прошла и проходит мимо них.

***

Ильф и Петров, конечно, потрясающие по тем временам авторы. Меня в Томске на съемках ТВ хотели посадить за рояль. Мне сразу вспомнилось, как у Ильфа и Петрова описан предполагаемый отдых советского шахтера. Надо в центральном парке культуры и отдыха вырыть глубокую яму, опустить туда шахтёра и пусть себе отдыхает в родной стихии.

А Зощенко, его «Баня» и другие рассказы? Это авторы, которые научили меня смотреть на мир. У них не только смех, но и критическое отношение к действительности.

***

Еще в 1944 году я видел на подоконнике нашего дома маленькую книжечку на обложке которой было написано «Василий Теркин». Уже позже, в 14 лет, я прочитал «Василия Теркина» Твардовского. А когда пришла идея написания оперы по сказке румынского классика Иона Крянгэ «Иван Турбинкэ», захотел даже внести в сцену в аду фрагмент из «Василия Тёркина в аду». Действие происходит в царское время николаевского периода. Служба в армии проходила в то время 25 лет. Это ужасно, конечно. Мало о том времени говорят и пишут. А это была каторжная служба в армии той поры. Как можно отнять у молодых молодость, не дать им познать сладость любви, семьи, работы? Этот Иван Турбинка, наконец, возвращался со службы домой с ружьем. Шел с пожитками за плечами, вдруг к нему двое странников подходят… Бог и Святой Петр. Они искали привратника в рай, решили, солдат с винтовкой — самый подходящий вариант. А когда услышали его пение, Бог сказал: «Человек, который поет, добрый человек!». И взяли его на службу привратником. Потом этот Иван повел себя неподобающе и попал в ад. К сожалению, никого не заинтересовала моя идея о такой опере. Возможно, это и потому, что действие будущей оперы должно было проходить в раю и аду. Ясно, никакого другого рая не могло быть кроме того, советского.

***

До сих пор часто вспоминаю «Через Кордильеры», путешествие по пяти континентам. Это Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд, два чешских путешественника. Они описали, что видели, как художники, рассказывали о быте и нравах разных племен Южной Америки и Африки, Азии и Европы. Потрясающе интересно! Мы открывали для себя новый неизвестный нам мир, полный чудес и мифов. Два великих путешественника описали то, чего не сделали другие, или увидели под другим углом зрения. Я впервые узнал поразительные вещи об острове Святой Пасхи. Там есть уникальные памятники скульптуры из огромных монолитных камней, разбросанных повсюду. Сегодня при сложнейшей технике трудно было бы передвигать такие глыбы, а они там были поставлены сотни лет тому назад! Как это произошло, кто были эти люди, куда они потом исчезли? Правда, сегодня можно уже довольно много информации получить из интернета об истории этого острова и о его уникальных памятниках, а тогда это для нас, студентов консерватории, было чудом.

Эти записки двух путешественников, конечно, отличаются от художественной литературы, у которой совсем иные задачи. Там повествование строится на основе художественных образов, метафор, вымыслов, стройной драматургической конструкции, в то время когда научные работы, заметки путешественников фиксируют в хронологической последовательности увиденное или следуют каким-то другим временным параметрам того или иного процесса. И, как бы мы не называли ту или иную прочитанную книжку, это литература, которая расширяет круг твоих знаний, учит тебя мыслить и размышлять по тому или другому поводу.

Такие образцы литературы вызывают у тебя массу вопросов, ты ищешь на них ответы… Это — твой виртуальный собеседник, оппонент. Ты с ним общаешься, споришь, соглашаешься или ищешь свои собственные решения.

Так сложилось, что я был пять лет членом комиссии по Ленинским и Государственным премиям СССР. На суд комиссии была представлена работа в четырех томах, «Легенды и мифы древнего мира». Я читал тот огромнейший труд и вспоминал записки Иржи и Ганзелки. Мне очень помогло знакомство с их работами, отличавшимися от той, которую надлежало прочитать и дать оценку. В этом огромном научном труде все рассматривалось как сквозь микроскоп, детально, с различных отправных точек. Временами ты сам становился участником описанного того или иного события или даже мифа. В записках путешественников стояла иная задача — описание увиденного без особенного раскрытия и углубления в детали. Ученые же не пролетали над континентами, или проезжали созерцательно по экзотическим местам. Они нас вовлекали в ту среду первобытных обрядов и обычаев и невольно передавали нам те ощущения, которые, быть может, присутствовали у этих примитивных героев исследований. Опять-таки, чтение!

***

Во времена Хрущева был популярен журнал «Роман-газета». Во время оттепели стали больше печатать интересную литературу интересных талантливых авторов. Там я познакомился с творчеством Замятина. Солженицына тогда еще не публиковали, он появился гораздо позже. Я его читал впервые в Братиславе. Там его книги можно было найти, а в СССР их еще не было. Этот гениальный автор появился как гром с молнией на чистом и благополучном советском небосводе. Прочитанное открыло совсем иной мир, о котором большинство из нас не подозревали даже, что он есть у нас. Это все могло быть только у наших заклятых капиталистов.

В «Роман-газете», да и в других изданиях, журналах, отдельных книгах современных отечественных и зарубежных авторов можно было прочитать интересную свободную литературу, лишенную партийных и всяких других идеологических наносов. Жаль, правда, что с появлением свободы творчества спал тот внутренний запал, который присутствовал, как ни странно, в произведениях времен диктатуры. Темы стали мельтешиться, появились грубость, жестокость и разного рода надуманные истории, далекие от реальной жизни. Исчезла романтика, исчез лирический, пусть даже и сентиментальный, герой. А так не хватает чистых человеческих страстей, переживаний, романтики. И вспоминается пора, когда с упоением читали Мопассана, Бальзака, Тургенева или стихи Бернса. Собственно, классику, к которой с трудом можно отнести многое, что сегодня издается.

***

Литература объединяет времена, поколения, взгляды на многие вещи. Она объединяет мир и людей на всех континентах… Но чем больше меня увлекала музыка, тем дальше отступали книги. Дни и ночи занимали партитуры камерной и симфонической музыки, романсов и песен. В рабочий календарь стали входить концертные выступления «от Москвы до самых до окраин». И особенно музыка кино. Правда, читать все равно приходилось. Сценарии. Бывал период, когда надо было прочитать десятки сценариев, среди которых встречались очень интересные: по-настоящему талантливая литература. Так, сценарии Эмиля Лотяну могут служить ее образцом. Взять хотя бы «Драму на охоте» Чехова, по которой был написан сценарий и снят фильм «Мой ласковый и нежный зверь», или фильм «Табор уходит в небо», снятый по мотивам произведений Горького. В фильмах я встретился с творчеством Брэдбери, Хикмета, Волошина, Брюсова, Платонова.

Правда, в последнее время стал меньше писать музыки для кинематографа и таким образом вновь появились на моей прикроватной тумбочке толстые книги. Они очень разные: от исторических до политических. Видимо, время сегодня такое.

Из творчества Пушкина увлекало меня больше всего его проза. Особенно драма «Борис Годунов». Не случайно по ее мотивам Мусоргский написал оперу. Правда, есть драмы, такие темы, которые искусственно не загонишь ни в какие сложившиеся классические формы. Сейчас я завершаю работу над драмой гения румынской литературы XIX века Михая Эминеску и его возлюбленной Вероники Микле. Называется «Диалоги любви». Замысел был изначально написать оперу, но в процессе написания я понял, что эти два поэта, которые своим творчеством «диалогировали», не «захотели» вписаться в заданную форму. Они требуют поиска чего-то нового, присущего только им одним. Но это и не кантата, и не мюзикл. Пробные показы уже имели место на открытом воздухе, в концертном исполнении. Идет сценический монтаж и в оперном театре. Мне хочется глубже проникнуться личной драмой любви этих двух героев, у которых сочетается огромная страсть, ненависть, ревность, желание и преданность, которые временами переплетаются до взаимоисключения. Надеюсь, что практика показа выведет эту работу на свои присущие ей формы. Слушатель и зритель нуждается в эмоциональном воздействии на него, в нахождении присущих и ему чувств и эмоций. Пусть потом искусствоведы разбираются в формах. Думаю, что показы в театре и на открытом воздухе не исключают друг друга. Мне нравится, когда в парке или на площади смотрят и слушают тысячи людей, которые этого хотят, а не в театре, куда частенько идут только те, которые могут. А вообще, художник часто рискует.

***

Мне довелось бывать на родине гениального Шекспира. Трудно смириться с мыслью, что там, под соломенной крышей низенького дома вдали от шумной цивилизации, могли появиться на свет немеркнущие образы Гамлета, Ромео и Джульетты, сотен других героев, которых в реальной жизни он не встречал. Не говоря уже о том, что и Италии он не видел. Сегодня нас поражают открытия ученых о далеких галактиках. Гений Шекспира раскрыл свою галактику человеческих страстей, которая находит свое место на карте душ миллионов людей планеты на протяжении веков. И какие формы постановок ни придумывают режиссеры, он продолжает волновать воображения, строить дискуссии, прикладывать эмоциональный заряд к своим чувственным центрам. Гении создали такие совершенные образцы, которые нам хочется тоже испробовать. Но искусство тем и отличается, что оно не приемлет клише, или просто копирования будто сюжета или же формы.

***

Интересны и окололитературные истории. Например, одна забавная и пикантная байка связана с Жорж Санд и Проспером Мериме. Бедный, несчастный Мериме. Его долго не печатали. Он был примером того, что нет пророка в своем отечестве. Тогда писатель придумал, что родился в Сербии, выбрал странное имя… И его сразу стали публиковать. Однажды в непогожий день он шел по Парижу. Вдруг ему навстречу Жорж Санд. Она была привлекательна для мужской части Парижа. Видимо, тогда в ее бурной жизни возникла пауза. Мериме тоже захотелось поближе познакомиться с популярной женщиной-писательницей. Они договорились о встрече. У нее дома. И вот он идет на эту встречу, весь «прифрантованный», с букетом цветов и бутылкой шампанского. А нравы во французских дворах того времени были таковы, что жильцы чаще всего проводили время на балконах домов из которых можно было наблюдать всё происходящее внутри этих дворов. «О, месье Мериме, рады вас видеть, к кому вы направляетесь?», услышал он со всех сторон огромного двора. Взволнованный и расстроенный, заявился к Жорж Санд. Ей это, видимо, не понравилось, и она, не раздумывая, схватила вазу с цветами и «шарабахнула» ей по голове несчастного Мериме. Тот скорее стал искать выхода из дома в сопровождении разъярённых выкриков бурной Жорж. В это время все с балконов не менее бурно реагировали аплодисментами и хохотом. На следующий день весь Париж только об этом говорил и писал в газетах.

***

Думаю, надо о качестве прочитанных книг говорить, а не о количестве. К музыке это тоже относится. У меня была ценная коллекция виниловых дисков, которые я собирал еще со студенческих лет на свои гроши. У меня ее недавно украли — все 1 500 пластинок. Я жил с этой классикой, ее часто слушал. Особенно после полуночи, когда я замыкался в своем рабочем кабинете.

К книгам это тоже относится — у меня возле кровати на тумбочке и в Кишиневе, и в Москве лежат по несколько книг и журналов. В Москве я на русском литературу читаю, в Кишиневе на румынском.

Нет такого принципа, что нужно сначала одну окончить, потом следующую начинать. Читаю то, что в данный миг просит душа.

В музыке я стараюсь найти связи мелодии и слова. В один период меня сильно увлекла поэзия поэтов серебряного века. У меня изданы три тетради моих романсов песен на стихи Брюсова, Бальмонта, Цветаевой, Тютчева, Соллогуба. И в Томск я привёз несколько сборников с этими произведениями.

Некоторые говорят с ухмылкой, мол, романсы, песни — это всего три аккорда. Но не в количестве аккордов, а в эмоциональной и энергетической насыщенности каждого звука этих аккордов. Бетховен, например, даже одного аккорда не сложил, а вошел в историю с помощью всего четырех звуков на двух ступенях. Но они такой силы, что сам рок ими завладел и держится не одно столетие.

Вот «Милый, прости», романс на стихи Валерия Брюсова, там всего два аккорда. Но этого было достаточно, ибо музыка большего и не требовала. Это как признание, когда достаточно сказать одно слово, чтобы завоевать желанное сердце: «Люблю». Также можно сказать, что литература — это не количество страниц. Некоторые одну написали, и она становится историей. Другие много томов сочинили, а время их не сохранило. Сегодня пишут все, кому угодно. Издают свои «труды» в суперобложках на супербумаге, а их даже члены семьи не читают.

***

Люблю книги на исторические темы. Мне интересно читать истории спорных, или даже одиозных фигур истории каким являлся Сталин, Антонеску, Гитлер, Наполеон. Или же об авторах первых летательных аппаратов, паровой машины или радио. Я хотел бы побольше узнать и о планете, которая носит моё имя.

Скажем, о Сталине сейчас появилось много книг, которые описывают его и так и сяк, а мне хочется выработать своё мнение, иметь своё представление об этой исторической личности, которая определила судьбу не только миллионов людей, но и многих стран, да и мира в целом на многие столетия, может быть. Хотя уже много литературы и другого характера, где Сталин выступает и как несчастный человек, который даже достойно умереть не смог. Он умер в одиночестве и десятки часов лежал мёртвым на полу, ибо никто не смел войти в его комнату. Собственно, стал жертвой собственной жестокости.

Про Александра Македонского хорошую книгу читал. Не помню, кто ее автор. Мне важнее, о чем эта книга… Но я не совсем прав был, о чём частенько сожалею, надо было все же связывать книги с именами их авторов. Я сам сталкиваюсь с этой проблемой как композитор. Иногда говорю: «Я Евгений Дога». Мне отвечают: «Не слышали, не знаем…». Не правда, не может быть такого, отвечаю им… А потом понимаю — они правы, это раньше по радио звучала музыка из фильма, скажем, и назывался автор музыки, стихов, исполнитель. Сегодня мои произведения звучат довольно часто, но люди понятия не имеют, как называется данное произведение, кто композитор, поэт, или певец. Всё передаётся анонимно. А потом мы обижаемся на людей, наших слушателей в их невежестве. А как им можно стать другими. Надо бы уважать создателей художественных произведений, авторов книг, фильмов, имена которых галопом проскакивают в титрах по ТВ, художников, музыкантов. Надо о них писать. Но ещё важнее, на мой взгляд, ЧИТАТЬ.

Фото: Данил Шостак

Томский обзор